Теплое место, но улицы ждут 

Отпечатков наших ног. 

Ода просыпающемуся городу. Вечно больной неудачник идет по улицам, как будто трясущийся в белой горячке старик, и не надо ничего даже говорить — «а ведь мы еще так молоды». Он шепчет миру вокруг «Будь больным. Будь истертым. Будь неискреннним.», ну же, друг, не разочаруй меня, ведь наступает новый день. Но я знаю только, что если ночь, должно быть темно. А если утро, должен быть свет. И это — лишь мои простые правила. Простые правила для жизни в стеклах.

Предрассветный расстрел заскучавших снов на кухне начинается прямо с пяти утра, когда чайник медленно засвиситит над чьим-то покрасневшим маленьким ухом.

«Куда сбежало молоко?» — тень главного вопроса в мире отражается теплом на подоконнике возле коробок с самым невкусным печеньем, что стоит там, обыкновенно, годами, потому что никому уже давно не нужно, но без него что-то будет все же не так… Забавно, иногда мы чувствовали себя этим же печеньем…

Поклоны в пол, чудесный вид наших пяток на кафельном полу, холодно. Невероятно горячий чай, нещадно обжигающий горло и дарящий ощущущение тепла хотя бы на долю секунды. Тысячи задач по физике уместились в пятно на тяжелом пространстве ночи, прикрученном к небу звездами-высокопрочными болтами. Тысячи задач по физике сложились в дыру в пространстве сна, куда я медленно падаю, закручиваясь и закручиваясь в листы бумаги, на которой плохо пропечатались тексты… Пора покупать новый принтер…

И я не успел опомниться,  как «хиппи, а не физик» превратилось в «физик, а не хиппи». И я не успел опомниться, как начал засыпать днем и просыпаться только утром. И я не успел заметить, как перестал мечтать о лете и далеких деньках. И я не успел опомниться, как новые молитвы — Кино там, Машина Времени, Чайф, Наутилус — заменили холмовые песенки. Что ж, теперь я танцую на улицах, но никто этого не замечает, ведь мои танцы — лишь дрожащие руки на фоне абсолютно серого неба. А потом я начинаю кружиться, кружиться, как старый счастливчик, если в моих наушниках начинает играть «Вот, новый поворот..», вот он — ответ, да уж, а если нет, то не важно, ведь мне кажется, что ничего лучше нет и быть не может. И я просто кружусь под падающими с асфальта прямо на небо каплями, пока «тону вниз головой», но, все еще в моей голове проносится этот мотив — и я так рад, что, знаете, как на афишах тех фильмов, где человек бежит прямо к тебе с фотографии, сделанной годами назад, и смеется и радуется, и мне даже верится, что он счастлив. А потом узнаешь, что актер уже давно непоправимо стар или умер. А остался только персонаж на моей афише. Персонаж на моей афише, что с улыбкой сбегает с нее так быстро, но одновременно никогда… и черт возьми, вот и оно!

А еще, когда на улице стемнеет, я читаю вслух Чехова. Лермонтова и Пушкина. Бунина и Горького. Моим уставшим тихим голосом они уходят в черные пространства неба, подвешенные к пластмассово-бесцветным оконным рамам на застиранные желтеющие веревочки. Прислушиваюсь в ночь и открываю форточки, увы, ночь — всего-то окурок с оплавленным фильтром. Брошенный тем, кто хочет умереть молодым. 

И ближе к утру мы засыпали и нам снились обломки империй и великих государств. Мы засыпали и нам снились стихи лесенкой и украшения из графита. Картины прошлой жизни на использованных салфетках и рваных мусорных пакетах. Нам снился новый день.

Говорят, что сон — это старая память, 

А потом нам говорят, что мы должны спать спокойно...