Вход

Бродяги на кофеине. Просыпаемся в 6 утра, чтобы мир успел увидеть нас маленькими замерзшими призраками под размазанными солнечными лучами. И бежим, бежим, бежим. В поисках неведанных кладов, спрятанных в самых границах мироздания, и горячего обжигающего чая с лимоном. В поисках своих лиц, оставленных где-то между мыслью и словом. В поисках людей, которые сведут нас с ума, но теперь уже окончательно. 

А первый автобус уже ждет нас возле пыльной дороги, кашляя и рассказывая уже привычные маленкие стишки, от которых никак не избавиться. А солнце уже ждет нас, своих постаревших друзей и младших потерянных братьев. А мир уже ждет нас. Только нас, только сегодня, только таких. Бездомных и бессонных. Ненужных и веселых. Ужасных лжецов и лицемеров. Таких милых этим потерянным утром. 

И плакаты «war is over» на все окна, на все двери, на все разбитые головы. Мы — о, говорящие странности пляшущие на рабочих местах приводя в движение все эти дреды, пирсинги, небрежные бородки, цветные фенечки, бесчисленные татуировки, безпросветное одиночество, тайную страсть, и чёрт-побери содержимое собственных желудков.

Двигайся, глыба молчаливого отчаянья, сегодня мы снова сделаем вид что горды тянуть тебя на канатах собственной души. Мы, тщетно надеющиеся узнать у друг друга «Кто мы?» «Зачем мы?» и смеющиеся над оветами, отправляемся в новый путь. Такой запланированный и никчемный, словно случайнось нашего рождения, которую кто-то уже готов был принять. 

И кем мы могли бы оставаться, если бы не этот потерянный век, если бы не так, если бы не поколение, которое почему-то совсем не разбито, не пусто и не испорчено? И что, если тот, кто говорит мне, кем я мог бы стать — лишь плакат на стене? О, возможно, для нас был бы еще шанс спастись, если бы качели не напоминанали виселицы и Билл не достал свой пистолет. Но, чтобы продлить этот суицид, мы включам Джеффри Льюиса и Питера Гэбриэла. А автобус плывет попустынной дороге все дальше и дальше под глупый хриплый смех. Куда-то к облакам, пахнущим хозяйственным мылом. К ядерным взрывам раскрасневшихся закатов. Куда-то к новой земле. 

Я бы хотел увидеть все своими глазами. Весь этот старый мир. Весь этот новый мир. Хотел бы стоять на трибунах, когда Панкрокер выходит на ринг под Back off bitch, чтобы показать шоу. Когда Мишка стоит на холме в одиночестве, развеевая мой засыревший прах. Когда Джон Леннон подписывает автограф Чепмену, ровно выводя буквы. Когда мини-Бё берет в руки свой первый большой хрустальный глобус. И когда Пуаре берет в руки свой последний. Когда Наполеон отдает свой первый приказ. Когда солнце в первый раз загорается над одинокой горой. Когда брат берет впервые в руки мою исцарапанную гитару. Когда никто не приходит, чтобы сказать нам о том, что я оказался зачем-то нужен.

Я хотел бы видеть все, что происходит сейчас, происходило или только произойдет. Хотел бы видеть все то, что могло бы произойти. И все то, что не могло бы произойти никогда. Я хотел бы подойти к этому старому поезду и, запрыгнув на подножку, наконец-то откинуть голову и поплыть по течению. Смотреть, как миры проносятся мимо и, глупо улыбаясь, проноситься через вселенные и жизни, словно прогнивший маленький крейсер из сувенирного магазина где-то в Валенсии. Не это ли происходит со мной сейчас? Не это ли ведет меня вперед под звездами и над небесами? О, я никогда не смогу быть ни в чем уверен. Разве что в том, что если я получу одно место,  то это будет окно. А если два места — я буду просто лежать. И, если Джонни Леннон замолчит, возможно, так будет даже лучше? Похоже, я усну, не будите меня. А автобус все еще несется по пустынной дороге, подбирая к нашим словам новые аккорды. Подбирая к нашим словам новые пути. Подбирая к нашим словам новое отчуждение, которое, увы, теперь не излечимо.

Roll bus roll, take me off..

Наш старый закат на дороге. Когда все маленькие бродяжки святой Терезы тихо вздыхают и читают свои молитвы о быстрых попутках и приключениях, пропахших теплой яичнцей и рассветами над пустынным шоссе. Когда все уставшие странники превращаются в призраков указателей, направляющих бесконечность. Когда m1 e30 тонет в развалившемся солнце, нелепом, ненужном и таком печальном.

И я думаю о большой дороге, которая ведет из везде во всегда. О большой дороге маленьких измученных людей. О вечных паломниках и искателях, взгромоздившихся на поезда. О декабристах, битниках и старичках хиппи. Я думаю о тех, кто дурачился и покуривал под мостом возле дымящегося асфальта. Что с ними стало? Что произошло? Я думаю о том, что время всегда смеется последним. И о старом добром мотиве на фоне кривых придорожных фонарей.

И о чем же вы поете, Ozark Mountain Daredevils? О деревеньке где-то возле Миссури. О доме у долины и тихой, но быстой речонке. О беззаботной чепухе и девчонке из пригорода. О пути туда и пути обратно. О дорогах пыльных и пустынных, дорогах в благословенной тени. Дорогах вверх к звездам и снова вниз, к подножиям гор.

Но, не забывай, дружище, если ты хочешь попасть на небо — надо немного приподнять ад.

Я считаю километровые столбики. В это так трудно поверить. Словно убегая из нового дома. Какое нам дело до того, что завтра так напоминает вчера? Теплый чай согреет уставшие закрываться глаза, леса пронесутся мимо застывшими императорами, старые заправки потонут в тепле 95-ого, а шоссе под колесами проведет нас только к прокопченным маленьким звездам, только к абсолютному безымянному освобождению, только к перегоревшему апельсиновому западу. Солнце, такое же бездомное как и мы, осветит наш путь пилигримма. Воздух окажется холодным, словно зимний рассвет, и только чуточку подогретым фонарными столбами, встречающими наши замерзшие души.

Мы будем грязными и настоящими. Нищими. Патлатыми как бродячие псы. 

И мы вновь будем во власти дороги.

Я освобождаю себя от попыток быть счастливым.

Немного горячего чая, сухой сгаретный дым и дорога, которой нет конца.

Было ли нам нужно что-то еще?

Ты бежишь из прошлого в будущее, из одних проблем в другие, из старого города в совершенно новый.

Попытки добраться до цели. Все хотят от тебя чего-то нужного, гениального, целостного.

Все хотят от тебя чего-то такого, что ты не можешь дать.

И лишь дорога оставляет тебя равнодушным наблюдателем.

И лишь дорога дает ощущение полного покоя, вечного примирения и тихой вечерней усталости.

Я уснул на рассвете и, проснувшись на закате, осознал, что наш путь еще не завершен.

Природа тихо умирает за моей спиной, фонари проносятся мимо потухшими обломками свеч и пустое шоссе, Бесконечное пустое шоссе, дарит чувство полного одиночества и абсолютного опустошения.

А я — я сижу и ужинаю бутербродами с сыром, наблюдаю, как в милях и милях от меня догорает вчерашний рассвет и слушаю радио.

Старый вор отправился в свое последнее путешествие.

Чтобы спокойно уснуть где-то на западе.

Сфера заката, как апельсин без кожуры, освещает палисадники, голые теснящиеся ветви растут из болот — Нью-Джерси, мой отец ведет машину по шоссе к Ньюаркскому аэропорту — шпиль Эмпайр Стэйт, остроконечные вершины зданий, Манхэттен возвышается, как в глазах У. С. Уильямса, над линиями электропередач — шестиколесные грузовики размеренно движутся мимо, проезд мимо Нью-Йорка — я здесь, крошечный под солнцем в бесконечном белом небе, глазею на каркасы новых зданий, и просыпаюсь с карандашом в руке… 11 декабря 1974(Аллен Гинзберг)

Ну вот, дружище, вот ты и снова на дороге… Кажется, я никогда не устану повторять. Мне совершенно не хочется ничего говорить об этом, достаточно просто медленно отключаться от южного голоса Джонни Ван Занта. Вполне достаточно. И я все жду наш последний дорожный рассвет и смеюсь над всеми в мире несмешными шутками. Кажется, мы стали победителями в этой игре? Которую сами же и придумали. Возвращаемся или убегаем из дома? О, тут так легко запутаться. А я жду, когда же это перестанет иметь значение. Хотя, с другой стороны, все оказалось слишком просто. Такие, какими и должны быть, мы превращаемся в пыльных призраков. Останавливаясь, чтобы что-то вспомнить. В наших глазах непостижимые переполненные истины, простые, как три копейки. Что ждет в этом мире, кроме нагретого асфальта и пустынных заправок?

Каждое путшествие — одна  маленькая жизнь.  

Я, кажется, только проснулся.

Бензаколонки  сегодня выглядят, как надгробия.

Ты уверен, что мы все еще продолжаем путь?

Эти вечные пыльные рассветы. И в наших руках весь мир, только никак не получается удержать. Неужели эти фонари могли светить еще кому-то? И я смотрю на изнанку дороги всего 5 минут, а потом еще 4 часа. Я действительно возвращаюсь? Во мне есть еще что-то, что может вернуться? И я греюсь о кривые воспоминания. За стеклом совсем другой мир.  Попаду ли я туда теперь вновь? И можно ли стать прежним после этого тихого дорожного блюза? Я смеюсь пролетающим мимо машинам. Эй, бродяга, куда ты спешишиь? Нам точно с тобой по пути, дружище. По этому старому доброму дождливому пути. По пути домой.