Вход

Этот особенный вид тишины, когда остался последний выстрел, как будто все, что существовало вокруг расплылось в единственное огромное разноцветное пятно вечной близорукости. Можете называть меня трусом, но я боялся стрелять. Снег падал вокруг, такой горячий и совсем не прозрачный. Белый. Белый — цвет победы. Я люблю белый. Снег выглядел как мой единственный шанс, которого на самом деле не было. И, если это и есть адреналин, то его моменты прекрасны. Пульс, почему сегодня он звучит так громко? И я ловлю его ритм, ритм своего пульса. И я не могу спустить курок. 

Рядом — холодная соленая рыба и гудящий толстяк-телевизор. Рядом — мой старый биатлонный друг, который никогда не уступит в честной борьбе это линяющее такое желанное последнее кресло.

Сидя на полу, на старом невыбитом ковре, вдыхая пыль, скрестив пальцы, я боялся стрелять. 

А ведь как мы торопились на гонку, убегая с занятий и работы, убегая из жизни, придумывая глупые оправдания; как вставали раньше в 3 утра, чтобы посмотреть последние победы и поражения, потому что время на этот раз смеялось слишком громко; как громко ругались на всю улицу с теми атеистами, что не верили в победу Натана Смита; как уходили из дома, чтобы уехать автостопом в Ханты, а через 10 минут — возвращались домой и нарезали хлеб, купленный в магазине за углом; как в вывеске магазина «ТВОЕ» видели инициалы Тарьея Бё и смеялись над этим всю ночь; как начинали свое новое межсезонье, катаясь с заснеженных холмов в парке на скользких подошвах рваных кросовок, воображая себя Доллем и Лессером, а возможно — даже Фуркадом, когда он был не в лучшей форме. 

Я хотел говорить об этом — только сегодня, в последний раз. Только один раз, чтобы оставить где-то еще один шанс своего заломленного, но почему-то еще сохранившегося будущего. Будущего, где мы стоим среди миллионов страдающих флагов, и громко кричим что-то совсем непонятное просто так, чтобы быть немного погромче. В нелепых шапках, с плакатом на листке из тетради по физике, грустные, замерзшие, но все еще беззаботные. Ведь, когда мечта сбывается, разве ты не подумаешь о том, как хотелось бы тебе сейчас горячего чая с лимоном или выспаться возле теплой батареи?

И, если мы будем орать «Фак» на весь стадион, то никто не догадается, что мы совсем не о Якове. И, если наши места будут возле огневого рубежа — разве мы не будем по-настоящему счастливы? И, если мы получим пару маленьких автографов, то будем наконец иметь что-то стоящее, чтобы завещать своим братьям, когда вдруг смертельно заболеем гриппом. И, если победит кто-то, а кто-то точно победит, то мы будем неистово танцевать на снегу возле трассы, выбивая причудливые ритмы из стадионов и великих гор. И, если мы не закроем глаза, то никто и никогда не догадается, что это все происходит только в нашей голове. 

Встретимся в следующем году. В Осло. И пусть все останется так. 

Мы встретились где-то по пути к Рождеству.

А новогоднее настроение помахало красной варежкой и ушло куда-то далеко.

Чертовы искусственные елки преследуют меня по пятам.

На всякую прикольную новогоднюю ерунду слишком мало денег и слишком много совести.

А снеговик растаял еще вчера.

Это так обычно. Да. Еще одна история про «недо-новогоднее недо-настроение».

Общество убивает мою веру в Деда Мороза.

Но это совсем не так печально.

Ведь я теперь верю в Роса (Рожденственскую Огромную Собаку)!

Где-то ближе к Новому году Рос облетает планету и закидывет подарки в мешки всех-всех-всех поддельных Санта-Клаусов, Дедов Морозов, Пап Ноэлей и Йолупукков. 

Он белый и веселый.

Очень любит чернику и совсем не любит законы физики.

Он обожает Фрэнка Синатру и рождественские выпуски «Доктора Кто».

А еще партию социал-демократов и идею мировой революции.

По вечерам Рос приходит домой, садится в большое теплое кресло с чашкой горячего северного чая, надевает на нос маленькие круглые очки и читает «Хроники Нарнии», «Властелина Колец» или «Шляпу Волшебника».

Но главное — про Рождественскую собаку никто не знает.

Кроме, разве что, меня, Мишки и дедули, который изображает настоящего Санта Клауса где-то за полярным кругом.

Темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки. Недавно пронесшийся ветер сорвал с деревьев белый покров инея, и они, черные, зловещие, клонились друг к другу в надвигающихся сумерках. Глубокое безмолвие царило вокруг. Весь этот край, лишенный признаков жизни с ее движением, был так пустынен и холоден, что дух, витающий над ним, нельзя было назвать даже духом скорби. Смех, но смех страшнее скорби, слышался здесь — смех безрадостный, точно улыбка сфинкса, смех, леденящий своим бездушием, как стужа. Это извечная мудрость — властная, вознесенная над миром — смеялась, видя тщету жизни, тщету борьбы. Это была глушь — дикая, оледеневшая до самого сердца Северная глушь. (Джек Лондон)

Большое тяжелое солнце.

Я возвожу в культ Джека Лондона и Генри Торо.

И, пока все мои товарищи дружно решили поехать в Чернобыль, я сижу и думаю о бескрайней суровости ледяных пустынь.  Затеряться в дикой природе. Мне просто нравится эта мысль. Ничего серьезного. Просто хорошая мысль. Забыть о благах цивилизации, о тягостных взаимоотношеиях, забыть о всех тех искуственных ценностях, которые мы возводим в значение высших. Откинуть навеки разум и все проблемы, которые он приносит, оставив лишь самые близкие желания, непосредственные и ищущие. Свобода и чистая первобытная природа. Бежать наперегонки с холодными северными ветрами, бродить по глуши тихим рассветным утром, замерзать возле печальных синих сосен и чувствовать, что где-то внутри ты — оттаял. Обрести среди одиночества и величия западной глуши более глубокое понимание человеческой природы и истинных ценностей. 

Проездом через жизнь. Идешь по суровой земле и неслышно насвистываешь что-то из Дилана или Петти. Такая несерьезная история с печальным началом. И не менее печальным концом.

Дикая и ужасная. Земля древних легенд, шаманов и северных богов. Тебя зовут заснеженные вершины и перекрестные пустоши. Бродяга невидимых троп, проходишь долгий путь по болотам, лесам и холмам, ведущий также вглубь тебя.

Такие дни повторятся. В прокуренном мире я нахожу светлую грусть заходящего арктического солнца. Я желаю постигнуть единственное, что еще имеет в этом мире смысл. Я желаю постигнуть чистую непоколебимою пустоту. Чистою непоколебимою пустоту свободы, которая скрывается в обездвиженном одиночестве.

И это большое тяжелое солнце над одинокими горами.

В следующей жизни мы обязательно станем реками. 

Среди холодных  лесов.

Обещала брату, что отвезу его зимой в гости к Деду Морозу, если он сожрет эту чертову манную кашу.

Так что собирайся, укурыш, — тебя ждет полярный круг.