— Вы только внюхайтесь в этих людей! — орал Дин, высунувшись в окошко и потягивая носом. — Ах! Господи! Жизнь! — Он объехал трамвай. — Да!

Что ты чувствовал, дружище, когда гулял по синхрофазотрону, и думал, что же будет не так, если частицы —  ультрарелятивистские или если частицы — социал-демократы и требуют развязать революцию? Что ты чувствовал, когда вы с Боссом надрывали пальцы, голоса и мысли под «Dazed And Confused» и ты кричал «New York, good night!!!» на весь оставшийся где-то позади мир? Что ты ощущал, пробегая 4 отдельных мира, стрятанных в гнилой холодной электричке, кружась и меняя свои отсыревшие лица так же быстро? Что ты чувствовал, играя в протертые карты, на которых не разобрать ни масти, ни чисел, и навешивая себе бесславные погоны, словно и не был никогда заправским шулером? Что ты чувствовал, вновь теряя свою шапку и фотографируясь со спящим Сашей только потому, что он совсем совсем рыжий? Что ты чувствовал, когда миллионы глаз прогремевших дервьев смотрели на тебя и только?

Не было ли это все — одним и тем же? И я просто бегу вперед, подпевая и собирая вновь этот маскарад. Найти где-то свое место, разве это было бы не хорошо? Ну же, какая разница, что вагон прокурен насквозь, что от посоха остались одни шишки, а дома ждет только бурбуль и не нас? Какая разница, почему Бодхидхарма пришел с запада, и что вместо баек про дзенских безумцев востока мы говорим о бозоне Хиггса? И я танцую под дождем, напевая эту смешную песенку Джеймса Интвельда. И мир вращается где-то рядом с удвоенной скорстью. Словно я — оторвавшийся электрон, ставший вселенски свободным, но не летящий к положительному заряду, а зависший между небом и асфальтом, кружась, кружась, кружась. 

Ну, что же будет, если я скажу, что Стивен Хокинг и Усейн Болт — один и тот же человек? И в Париже как всегда как и в Омске? А если все зависит от точки зрения, то, может, просто попробовать закрыть глаза? И все, что казалось раньше верным, теперь — лишь истории для будущих несуществующих поколений. И, если они захотят послушать, — Я уверен, что мы сможем рассказать. Сидя вечером в деревенском баре вместе со всей шайкой, и в их глазах мы будем выглядеть чудаковатыми оборванцами. Они примут нас за пророков, пересекших пешком всю страну, чтобы принести им тайное Слово, а единственное Слово, которым мы обладаем, окажется «да!»

(и я вновь продолжаю писать эти свои «дневниковые»(ха ха) посты, словно кому-то есть дело)