Небо тлеет и дымится. Такое прошлогоднее и просроченное. Осколки битого стекла отражают слепящие огни постаревших лучей. Ну, нам нужен весь мир. И нужен прямо сейчас.

«Счастлива ли ты, юная леди из города света?

Мотели. — Деньги. — Убийства. — Безумие… Стряхнем с себя эту веселость и опечалимся.».

И кто-то машет мне рукой. «Подними меня немного повыше, я хочу его разглядеть. Я хочу, чтобы он меня разглядел. Чтобы махать ему в ответ. Чтобы он меня видел.» Видишь, каким я стал? Постарел и истерся. Я забыл те огни Лос-Анжелеса, которые могли бы светить мне. Неужели я был там, когда мятежники танцевали на главной площади? Неужели я был там, когда Мистер Моджо восходил? Неужели я был там, выходя на дороги в новом исступлении? Конечно же — нет. «О, поднимите меня хоть чуть-чуть повыше.» Вечность — не так уж и много времени, если ты стоишь возле этого пруда. Если мимо проходят утки. Если ты смотришь на уплывающую ветку и машешь, и машешь, и машешь, и машешь.