Василий говорил мне — «Этот чертов мир тонет в плесени и блевотине, крови и слюне, нефти и концентратах. Превращает людей в фарш. Этот гребаный недоделанный мир, ты люби его, Малюк. Люби. Потому что он ведь наш с тобой. Понимаешь?»

Белый дом на далеком откосе, забытый и полуночный, похожий на старое стихийное бедствие.

Утром мы обыкновенно работали в поле, ночью — обыкновенно спали.

Казалось, что наша жизнь — лишь один долгий день. Но его это устраивало.

Василий говорил мне — «Истинный герой — тот человек, что ничего не совершил в своей жизни».

Тогда я его не понял.

Над крышей солнце все так же виснет, роняя свет и пыль на открытые скалы. Неуклюжие бродяги ветра гулюят по сорванным лесам.

Я не знал, кто мы такие.

Не знал, откуда мы пришли.

Не знал, почему и зачем мы живем.

Только знал, что мы идем, потому что не можем стоять.

Потому что нужно ведь куда-то идти.

Потому что, как ни крути, нужно проживать жизнь.

Василий говорил мне — «Кто-то должен любить некрасивых. Кто-то должен любить дряных плешивых собак, скрюченных первых стариков, увядшие цветы и кривые дома.»

Иногда громкий яркий свист разрезал загустевший осенний воздух. «Помяни мое слово, когда-нибудь этот вертюга снесет нашу хижинку» — взьерошивая мои волосы, кричал Василий -«Вот тогда..». И замирал, забыв все мысли, которые собирался озвучить.

Иногда громкие раскаты разбивали тишину на миллионы осколков. Василий хмурился — «Коль есть гром, то и молния за ним пойдет» — тихо приговаривал он.

Иногда земля сотрясалась под нашими ногами, как старый барабан, по которому ударили слишком сильно. «Давненько у нас не было землетрясений». Василий улыбался всеми своими морщинами и смотрел куда-то вперед.

Я молчал.

Поворачивал свою тяжелую голову в сторону окаменевшего старого города.

Тогда я его не понял.

Шел третий год войны.

И по вечерам, когда прозрачный дым опускался  вниз, мы с Василием садились смотреть, как вокруг дома пролетают птицы, громко хлопая крыльями и паря.