Утро само побдирает к себе нецензурные рифмы.

Когда нечего делать — остается только жить, не так ли?

Вот так и начинается любой побег из города.

Ничего нового. Ничего нового. Все по-старому.

Серая слякоть под ногами, серая муть над головой, ветер свободно гуляет.

И я сажусь в очередной зеленый автобус, чтобы забыть все то, что никогда и не помнил.

Тихо кашляю и смотрю на изнанки города.  

Устал от этих вопросов, на которые никто не хочет отвечать. И от мыслей, которые нельзя озвучивать. Как говорил я когда-то — «Кем в этом мире будет немой поэт?»

Постоянно боюсь пропустить свою остановку. Какая из них — моя? Был ли смысл в том, чтобы доехать куда-то. Или в том, чтобы вернуться обратно таким же. Очередные игры. Очередные пустые маршруты. И я слышу, как кто-то зовет меня по имени, когда начинается дождь. 

Heard ten thousand whisperin’ and nobody listenin’

Heard one person starve, I heard many people laughin’

Heard the song of a poet who died in the gutter

Heard the sound of a clown who cried in the alley

А город тихо стонет за серыми окнами, курит сигары заводов-гигантов и отмалчивается. Мы одноовременно  вместе и по одиночке.  Так где же он был, этот мой голубоглазый сын?

Чужие мысли застряли где-то ммежду 119-ым и 84-ым. Но мои побеги так и останутся моими.

И представил  я — как город наводнился насквозь веселыми людьми, как вышли все под дождь, как хором что-то пели и плясали, черт возьми.

А потом — натянул на уши очередную глупую шапку, пропустил остановку, которая возможно могла бы стать моей, громко закашлялся.

И автобус поехал дальше.

И меня часто спрашивают, что я такого нахожу в автобусах. Ничего, наверное, не нахожу. Потому что ничего я в них не ищу. Только ключи искал один раз. Ну, это давно было.