Помните парня, который был в той старой песне?

Вот и рассвет. Вместо комет с неба начали падать самолеты. Как ты понял, Майор, что рассвет наступил? В этом открытом космосе всегда рассвет, каждую секунду. Но ты твердо уверен, что именно сейчас где-то в Аризоне маленький кукурузный иссохший фермер, утренний певец севера, открывает двери в новый день и хрипло посмеивается. Именно сейчас.

Как ты тут оказался? Вот здесь — высоко над луной. Звезды россыпями покрывают небо. Слишком яркие и слишком сильно похожие на людей. Небо. Что за слово. Теперь его тоже нет. Есть только путота и неизвестность, она окружает, прижимается пеплом к пеплу и тихо напевает строгие колыбельные успокоению.

Майор Том забыл, что он когда-то называл небом. Так глупо, когда-то он верил во все эти иллюзии. Теперь эти слова перестали что-то значить. Возле его кровати нарисовано голубое пространство, наполненное белыми кусками параллона и ваты. Его путь домой был спрятан в этом ярком убивающем синем, но Майор Том никак не мог вспомнить, что же это могло значить.

История Майора Тома когда-то начиналась. Он знал это. Белые пятна на солнце. Он смотрел на них с балкона возле утопающих теплых многоэтажек. Свет прилипал к кончикам всех нервов и вен. Белые пятна на солнце стали тогда его единственной верой. Кто-то кричал «Не думай об этом!». А он закрывал глаза и видел отпечатки своей жизни на дезориентированных веках. Кольца дыма рисовали на потолке сплошные истории, исключая почему-то мертвенные штукатуренные участки. Все животные, которых Майор Том поймал и приручил, сбежали. И больше он не будет их ловить. «Прикоснись ко мне, я болен» шепчут истертые плюшевые игрушки, брошенные и израненные возле серебрянного подъезда. Майор Том закрывает голову руками, тащит на себя все эти выдвижные кресла, ведь сегодня пришло время впарывать старые гнилые раны. Это же были пятна на солнце? Такие прекрасные, это были они. Чудовищная боль разъедает прожженные внутренности. Как могла такая красота приносить такие страдания? Так мотыльки и выбираются из стеклянной банки к голубым кострам? И он напевает себе последние слова всех этих мертвых насекомых «Любовь — это прекрасный сон. Но не удивляйся, если проснешься в слезах».

Вы слышите меня, майор Том?

Майор Том, меня еще слышно?

Да да. Эти прекрасные видения. Он собрал свой космический корабль из всех грязных поломанных крыльев, пророков, что были спрятаны в коробки на чердаке и заклеены скотчем, из денег, волос и кричащей пустоты. Он нажал на огромную красную кнопку, но забыл ее сделать. Корабль знает маршрут, но не знает имен. Майор Том, ты уверен, что сдеелал верный выбор? Что ты готов оставить всех синиц махать голубыми платками и ждать и ждать и ждать?

Полет был нормальным. Планета Земля синяя, но он ничего не мог с этим поделать. Что ж, пора. Кроваво-красный Марс, загадочная Венера, старик Юпитер… пора забыть обо всех скитаниях. Огромный, обжигающе-желтый шар Солнца. Он успел.

И клин белых журавлей парил над граничными вселенными и взрывающимися звездами. Майор смеялся, но вокруг раздавлся лишь истерзанный кашель. Вот они, его белые пятна на солнце.

«Берем курс на космических птиц!»-радостно кричали системы управления.

Они летели вперед, словно отпечатки чьих-то давних следов по свежей краске. Голубая краска, думает он. Как небо, что бы это не значило. Черная дыра приближалась. Прозрачная, но одновременно плотная, графитовая, но в то же время — бесцветная. Журавли на ее фоне казались идеально белыми, действительно белыми, по-настоящему. Майор Том не думал об этом, только о том, как прекрасны и велчественны были проводники. Журавли летели насквозь. А датчики уже раскалялись, испуская тихий долговязый свист. Железяка плавилась и он напевал «Ashes to Ashes», громко выдыхая и хрипя залатанным скафандром.