Oh they say that it's over, yeah

And it just had to be

Oh they say that it's over

Poor lost children of the sea, yeah

И снова фрегаты садятся на мель. И снова ничего нового, все по-старому. И мне видятся тысячи и тысячи километров пустого шоссе. Тысячи и тысячи фонарей и грустных подкосившихся мотелей, наносящих ожоги нашему ощущению безвозвратной пустоты, от которой не убежать и не скрыться. Меня окружили призраки. Обнаглевше они смотрят на меня, проходят и смеются над моими босыми пятками и подкатанными штанами. Мои старые годы и старые люди, с которыми я не попрощался. Мои птицы, которым я что-то некогда обещал. Они уходят в море. Сколько стопок бумаги, столько тихих песен и громких слов. Миллионы расплывчатых задымленных комнат, в каждой из которых звучат war pigs. Мои босые ноги на сырой, холодной плитке, мокрой от непрекращающегося дождя, который мог бы смыть все, если бы захотел. На бутылочном донышке зеленым отблеском солнце, зеленым — море, зленым же — ты. И Боб прилетает ко мне опять, его голос такой звонкий, словно миллионы расстроенных мандолин. Он даже меня не боится, я подхожу и дотрагиваюсь до перил в сантиметре от перепончатой лапы, натыкаясь на огромные эбонитовые глаза, в которых отражааются руки. Возможно, я похож в его глазах на чайку в своей белой футболке с битлами, а? Было бы интересно проверить. А пока — я не один и этого достаточно. И я думаю, зачем он ко мне приходит? Может, хочет отдать мне свои перья и поселиться где-то, где не надо жить ради рыбы и светлого песка? Я бы сшил из этих перьев огромные, гордые крылья — с ворохом ниток, торчащих из них. И взлетел бы, клянусь, взлетел. Мордой взлетел в асфальт. И море приняло бы меня за своего, куда бы я дальше не пошел. И море отшлифовало бы об скалы, прировняв к себе. «Песня о соколе» для людей, что ходят-бродят по берегу с иконами на майках. Я ведь всегда любил Горького. Особенно здесь, на море. «Скоро дождь и брызги волн смыли красное пятно на том месте, где лежал Челкаш, смыли следы Челкаша и следы молодого парня на прибрежном песке...» Еще один призрак. Тот, что ушел в море задолго до нас, но все еще так приторно близко. Возможно, это случилось именно тут. Все возможно. И Боб слетает с балкона, как будто услышав, как sabbath bloody sabbath сменил rubber soul битлов. И я закрываю глаза. Ощущение, будто в библиотеку просочился дождь. Потому что никто не закрыл двери. И я вижу, как разьяренные черные волны упоенно играют ветхим судном, отражающим всполохи разыгравшейся грозы. А матросы, побросав все дела, думают только об одном — как бы устоять на ногах, пока их капитан с безумным хохотом играет на скрипке, жадно ловя пересохшим ртом капли соленой бури.

И Мишка присылает мне «ты на море, я на суше, мы не встретимся никак», я ведь знаю, мы посмеемся над этой песней по радиоприемнку весной целый день, пока бабушка не спит. Но сейчас я понял, что уже утонул. Вся эта вода на болконе. Это — никогда не был просто дождь. И я пробую ее на вкус. И она — соленая. Эй, медведь, ты ведь меня не услышишь. Но close your eyes… Продолжишь без меня, посмейся, «ты на море, я на суше..», или нет, все не так, «я на суше, ты на море». И я почему-то запутался. На всех парах, бери краску и гитару, да посвежее, да погромче. Если мы не встретимся снова, я не смогу сказать тебе, что Боб опять прилетел. И хочется подставлять лицо под холодный летний дождь, но ты ведь знаешь, о  чем я. Знаешь, почему этот дождь — солненый. Ты же знаешь. Ты и Панкрокер. Два человека на целой планете. Думаю, что это — так, так, черт возьми, много. И я так, черт возьми, счастлив. И я вклячаю на полную громкость black sabbath. Потому что… Я немогу дописать, просто «потому что». Серые капли на разбитом плеере. Это небо полно Тони и Гизера. Это небо полно пароноидальных устрашающих риффов, снова и снова, снова и снова. Как проигрыватель, который звучит только на самом дне самого глубокого океана. Как пригрыватель, который никогда не барахлил так, как сегодня. И нам не забыть. Нам не забыть. О том, как призраки уходили в море, рассыпая морскую соль и свежий песок. Как призраки превращались в темную ночную пену. А вороны —  в чаек. Чтобы возвращаться. Но black sabbath все еще звучит совсем рядом. Потому что… это — еще не конец. Я точно знаю, мы еще поживем. Еще будем петь и танцевать у берега, подначивая утомленных китов и ловя в свои сачки для крабов настоящее августовское солнце. Мы еще поживем.

We sailed across the air before we learned to fly

We thought that it could never end